Не сочтите за сноба, но материться я не люблю. И мат в открытом виде не приемлю категорически. А вот в художественном - мне даже интересно становится. Из рамок самим собой себе данных ограничений меня всегда тянуло к литераторам, не гнушающимся "народным" словцом. Не помню уж кто был первым из прочитанных...
Прячась от окружающих, тайком, я читал "крамольные" труды, среди коих был, конечно, и "Николай Николаевич" Юза Алешковского, и Пушкин со своими письмами, и многие другие.
Читая, пытался понять - зачем и почему именно "этими" словами. А прочитав понимал, что не "этими" и нельзя было.
Вообще - матерно писать легко. А вот матерно-обоснованно (а иногда и красиво) - гораздо труднее.
До сей поры не выходит из головы рассказ, прочитанный в "Вестнике новой литературы" (№3 за 1991 год).
Ну а где ж, как не в вестнике новой литературы было искать мне подопытные образцы
Уж столько лет минуло, а нет-нет да возникнет воспоминание о прочитанном этом рассказе (и почему-то чаще всего вспоминается фрагмент о любви к России - есть там, ага)...
Положа руку на сердце скажу, что не столько ненормативную лексику искал я в сборниках подобного плана, сколько вообще образцы "новояза", слова свободного от рамок соцреализма.
Моя любовь к "умным" словам общеизвестна. Хотя с большим трудом, помнится, начиналось чтение романа о "менделистах-морганистах" - "Белые одежды" Дудинцева - однако осилил и к финишу пришёл эдаким обновлённым (в смысле - читателем). Но до сих пор сидит где-то внутри тот первоначальный страх пред неизведанным, непонятным словом, которому и толкование-то получить было негде (без интернета жили, да...) Так вот - где интуитивно, где через энциклопедии-словари постиг я мудрость неведомого.
Но вернусь всё же к рассказу, о котором было выше. Автор его Владимир Сорокин. Название его "Дорожное происшествие". Не решусь привести текст его здесь, ибо изобилует порой...
А вот ссылку дам. Чтобы не один я мучался 
Тут он лежит Редкое цитато:
Мы жили молча в нашей просторной вилле, истертые ступени которой я так любил. Я прижимался к ним щекой, и вместе с каменным холодом в меня входила неторопливой поступью франкогерманская династия ее предков. Не знаю, почему, но французы всегда оставались на уровне неразличения, слипались в некий архетип носителя бархатного камзола. Зато германская ветвь беспрепятственно прорастала сквозь мое швейцарское сердце и распускалась в пространствах ума живым полнокровным древом великой культуры. Оно шелестело листьями и дразнило плодами. Гете и Шуман, Шеллинг и Гегель, Бах и Кляйст радушно предлагали мне своих Вертеров и Манфредов, но моя требовательная длань ментального аскета уходила вглубь и срывала с едва ли не самой внушительной ветви желанный плод: Автономия воли есть единственный принцип всех моральных законов и соответствующих им обязанностей; всякая же гетерономия произвольного выбора не создает никакой обязательности, а, скорее, противостоит ее принципу и нравственности воли. Единственный принцип нравственности состоит именно в независимости от всякой материи закона (а именно от желаемого объекта) и вместе с тем в определении произвольного выбора одной лишь всеобщей законодательной формой, к которой максима должна быть способна.
Дык и, собственно, к чему это я?.. |
Я ж о любви к России! (и к слову русскому в том числе) 
