…Тем временем, младший отпрыск славного рода, не щадя ботфорт, чеканя шаг по свежим коровьим лепёшкам, во всё горло распевал что-то протяжное, но явно заморское, которое неизбалованному отечественному уху слышалось и переводилось как «Водки найду-у-у-у! Водки найду-у-у-у!»
- Не найдет!- вынес приговор дед Бывалого слезая с печи и пряча в валенок трехлитровую ёмкость с мутноватой жидкостью. Потом, юркнув в сени, дед разрядил поставленную на ночь мышеловку, выложил уловленного поджарого мыша на стол. Достал заплесневелую до синевы корку хлеба и вложил её в лапы упокойнику. Сам прилёг на лавку, закатил глаза и скрестил руки на груди.
А на улице, вернее на плетнях, промеж глиняных горшков, свесились «изделия» куда как более аппетитные, спелые, как арбуз, распирающие домотканные сарафаны их обладательниц. Жеманно прикрываясь платочками, девицы похихикивали глядя на заморское чудо, а некоторые, увидев волосатые ноги, выглядывающие в промежуток между ботфортами и шотландской юбкой, прикрыли глаза ладошками, но, не забыв оставить щёлочку между пальцами.
Бывалый, сняв шляпу, выгнув одну руку полубубликом, шаркнул ножкой по очередной лепёшке, подскочил козликом к плетню и выдал: -Уте, моргнем мейне Херен? – попутав от волнения Фрау на Херен.
Девок с плетня, как ветром сдуло. Озадаченно повертев в руках шляпу, Бывалый, вздохнул, цвиркнул сквозь зубы слюной на ладонь и протёр забрызганные носки сапогов. Позвякав шпорами, одёрнув кильт , скинув один рукав тулупа наподобие гусарского ментика, шагнул с левой ноги и, делая широкую отмашку правой рукой вновь затянул: -Водки найду-у-у! Водки найду-у-у!
Удобно было устроившийся на лавке дед, услышав такие громкие намёки, вскочил, метнулся к валенку, откупорил бутыль и жадно, гуркая кадыком, всосал треть ёмкости в себя. Крякнул, втянул ноздрями запах от духовитой обувки, передёрнулся, перекрестился и поставил бутыль на место, доверившись судьбе. «Авось, не найдёт!».
(Продолжение следует.)
|
